Тринадцать ножей и бутылка водки
Владимир Цыбульский
Газета.ру 16.03.2010
Вышли «Советы одинокого курильщика» Максима Кантора – тринадцать карикатурных детективных историй с дубоватым следователем, замотанным журналистом в роли Ватсона и покойным профессором Татарниковым, способным раскрыть любое преступление с помощью школьного учебника истории.
Новая книжка Кантора – по большей части просветительская. А еще она публицистична, сатирична, карикатурна, философична, исторична, иногда художественна и по жанру детективна.
Перед нами очередное после «Уроков рисования» и «Медленных челюстей демократии» учебное пособие по жизни в России.
Как учитель Кантор вполне современен. Обучает, развлекая. И надо признать, что для учебного пособия и детектив его неплох. И сатира, если не рассмешит, то позабавит. И благородную роль просвещения книжка, в общем, исполняет исправно – народ наш, что рабочий, что правящий, что интеллигентный и в самом деле темен. Либо цинизм, либо иллюзии, третьего – знания – никому не дано.
Разумеется, мы имеем дело не с миром как он есть, а с представлениями Кантора о нем.
Представленный мир Кантора населен невеждами. Городской интеллигент его гордится тем, что знает слово «Мандельштам», но не может сказать, по какому поводу его запомнил. Следователь прокуратуры совершенный дуб в истории и потому не в состоянии раскрыть ни одного преступления. Журналист «Вечерки» слушает вместе с майором Чухонцевым профессора Сергея Ильича Татарникова, скончавшегося в предыдущем романе «В ту сторону», и каждый раз поражается тому, что вот как, оказывается, все легко объяснить и распутать, если хорошо учился в школе.
Профессор Татарников потрясает невежественную парочку прописными историческими фактами, почерпнутыми, кажется, из отрывного календаря –
о происхождении выражения «деньги не пахнут», о том, что такое Потемкинские деревни, об Исааке Ньютоне, «философском пароходе» и романе Голсуорси «Сага о Форсайтах».
Подобные откровения приводят девственно чистых в смысле образования следователя и журналиста в тихий восторг, тем более когда очередная лекция завершается раскрытием преступления с указанием виновных в убийстве и несчастной судьбе России. Но тот, чье невежество не столь гротескно, рано или поздно заскучает и начнет задавать себе и автору вопросы, которые при оценке учебного пособия задавать бессмысленно.
Отчего бы, например, автору не проверить достоверность одной-единственной детали, на которой держится его детективная история? Например, в рассказе «Карта вин» один бандит травит другого ядом, подлитым в бутылку «Московской», заказанной в ресторане Татарниковым.
Вся интрига преступления держится на том, что водку «Московскую», по убеждению автора, давно не производят.
И это, как минимум, странно, ведь в России «Московская» продается на каждом углу. Понятно, что бутылка понадобилась, чтобы просветить невежественных Чухонцева и его приятеля-журналиста насчет того, как в средневековой Флоренции убирали противников чужими руками. Но можно было придумать что-нибудь и поубедительнее.
Убедительнее Кантору ни к чему.
Чем нелепее и абсурднее в его псевдодетективах мотив и способ совершения преступления, тем они ближе к абсурду реальности. Беда в том, что не всякие нелепость, глупость и натяжка достаточны для абсурда как художественного метода. Цель его – сделать зримой и очевидной невозможность действительности, в которой люди прижились. Сочиненная неправильность после шока рассеивается, и ты видишь, что никакого смысла и логики в привычном вокруг тебя нет. Игры с абсурдом рискованны. Слабость в них оборачивается конфузом.
Прототипы, как обычно у Кантора, угадываются на раз.
И от того истории эти приобретают вид не очень смешных и очень длинных анекдотов. Все выдумано, высосано и натянуто. К чему, например, серому кардиналу при президенте (не будем называть вслух, но это Сурков) посылать сигнал редакторам зависимых СМИ, разыгрывая собственное похищение и рассылая снимки с номерами газет в руках, в которых явно прочитываются заголовки статей, определяющих новый курс пропаганды?
Ну не любит Кантор интеллигентов, демократов и правозащитников. А кто их, спрашивается, любит? Но повод ли это, чтобы изображать правозащитницу с прозрачным именем Альбина Кац кричащей с мачты прогулочной яхты после убийства главного редактора гламурного разоблачительного журнала (бывают такие?) про то, что «совесть России убита! Не дадим заткнуть рот правде!»
Может быть, это и памфлет, и сатира. Но как-то больше похоже на шуточки воскресных политических мультиков.
Взгляды Кантора нисколько к этой новой вещи не изменились и не дополнились. Они все те же, унаследованные от наставника Александра Зиновьева, известные по саге о продаже интеллигентами самих себя в «Уроках рисования» и в сборнике статей о демократии. Высказывает, их, конечно, пуская желтые кольца дыма и потягивая водочку, профессор Татарников с неизменным своим обращением к слушателю «голубчик» (если профессор – то как же без «голубчика»?). Но автор с ним во всем согласен.
В отличие от Аверченко, свои ножи Кантор всаживает во все, что мимо пробегает.
Если есть на свете вещь похуже тоталитаризма, то это, конечно, демократия. Правосудие на Западе лишь прикрытие, под которым люди душат и режут друг друга, хотя у нас и такого нет. Гражданское общество – обман и порабощение простаков и т. д.
Выход из личного и общечеловеческого тупика, обещанный Кантором ранее, в новой вещи не состоялся и примеров не получил. Провозглашался он помимо всяких политических систем во всеобщем обращении к нравственности и любви к человеку. Не сложилось.
То есть, возможно, Максим Кантор и сумел полюбить какого-то человека, но на творчестве его это пока никак не сказалось.
В отсутствие нравственного выхода остается известный и общероссийский. Прыщавый майор, выступивший с какого-то бодуна защитником демократии, загнан в два счета в угол профессорским силлогизмом о свободе и совести. Тоскуя, следователь сам предлагает сбегать за водкой.
Для всех пьющих это и в самом деле выход. Проверенный и безотказный. А непьющие сами сделали свой выбор.
В конце концов, мы живем в свободной стране. Хотим, торт кушаем, хотим, водку пьем, провозглашает профессор Татарников в финале, вполне в духе афоризмов оскандалившихся со своей демократией интеллигентов прошлого века.
И с этим уж точно не поспоришь.