Максим Кантор: "Назвались совестью страны - отвечайте!"

"Книжное обозрение", 14.08.2006

Беседовала Ольга Рычкова

- Максим, "Учебник рисования" уже вызвал у читателей целую гамму чувств - от восторгов до ненависти. Вы ожидали такой реакции?

- Когда писал, о реакции не думал. Понимал, что в так называемой литературной среде реакция будет скорее негативная: любое цеховое сообщество полагает свои цеховые правила критериями эстетики вообще. Это наивное, но стойкое заблуждение. Я знал, что цеховые стереотипы ломаю, делал это сознательно.
Ориентироваться же на принятый "хороший вкус" и на светское невежество невозможно. В числе прочих задач была и такая - ломать стереотип. Мнением цеховой корпорации не интересуюсь.
- В романе предстает сатирический групповой портрет либеральной интеллигенции. Вы показали ее настолько беспощадно, что складывается впечатление, будто именно она - виновница всех "бед народных"?
- Либеральная интеллигенция виновата уже тем, что разменяла понятие "либеральности" и "интеллигентности" на социальные блага. Чтобы социальная мутация проходила успешно, первым делом уничтожили интеллигенцию - превратили в обслугу. Да, я считаю так называемую либеральную интеллигенцию ответственной за то, что произошло.
- Многие обращают внимание прежде всего на "сатирическую составляющую" романа, пытаются угадать прототипов персонажей - известных художников, чиновников, и т. п. Но в "Учебнике рисования" гораздо важнее главы, посвященные "урокам рисования", где история человечества рассматривается сквозь призму истории искусств. Вам не жаль, что эта часть как бы "уходит в тень"?
- Мне кажется, что "уроки рисования" прописаны достаточно четко. Каждой главе предпослан определенный пассаж, вместе они складываются в то, что и является собственно "учебником рисования", то есть эстетическим трактатом. Сюда же относится и заключение романа - глава о христианстве. Именно этот раздел я рассматриваю как камертон всего повествования. Вокруг этой проблемы и группируются главные герои романа, именно это является подлинной интригой книги.
Тот факт, что иные читатели вылавливают среди персонажей второго плана узнаваемые лица, меня не удивляет. Сколько обиженных могло бы быть в литературной Москве, если бы булгаковские страницы, посвященные МАССОЛИТу, стали известны на тридцать лет раньше. Русская литература оставила такой набор светских прощелыг, что, если беспокоиться именно о реакциях прототипов Фамусова, Победоносикова, Берлиоза и прочих, не останется времени, чтобы подумать о достойных людях.
- Что вы сейчас читаете? На каких книгах росли в детстве?
- Рабле, Дюма, Платон, Шекспир, Данте, Толстой, Гойя, Ван Гог, Мантенья, Диккенс, Камю, Пикассо, Брейгель, Чехов, Козимо Тура, Хемингуэй, Гегель, - называю вперемешку писателей, художников, философов, потому что влияние их одинаково велико. Я вырос на картинах Гойи, и на пьесах Шекспира, и на диалогах Платона, которые мне читал вслух отец. И на том ощущении целого, которое дает готический собор.
- В "Учебнике рисования" вы сравниваете кисть со шпагой, художника - с фехтовальщиком. И вот вы - в "сборной России по литературе". А какой вид спорта вам ближе как писателю?
- Я люблю фехтование, хотя никогда профессионально им не занимался - сражался на палках, как все мальчишки. Когда был подростком, занимался боксом и немного теннисом.