"Кто же сегодня в здравом уме станет читать роман объемом в полторы тысячи страниц?" - спросите вы. Однако Кантора читают, причем от корки до корки. Вокруг его "Учебника рисования" развернулась такая полемика, какой литературная общественность не знала со времен публикации Солженицына в период горбачевской гласности. Так, критик Григорий Ревзин абсолютно серьезно утверждает, что перед нами "великий русский роман", сравнимый с "Доктором Живаго" и "Мастером и Маргаритой". Зато Сергей Шаргородский уверен, что "Учебник" - это всего лишь "фиаско в двух томах". А вот Дмитрий Быков пишет: "Пусть об этой книге спорят, пусть ее топчут - она сказала о том, о чем принято молчать, и сказала с тем почти забытым, совершенно утраченным ныне религиозным пылом, который давно почитается неприличным". В общем, градус дискуссии неумолимо повышается и уже готов превысить все мыслимые пределы.
Так что же произошло? Неужели и впрямь Валаамова ослица русской словесности заговорила после долгих лет коммерческого соцзаказа? Однозначного ответа нет. Если бы "Учебник" был лучше написан, он действительно мог бы стать образцом литературной искренности и вернуть нашей словесности амбиции и мессианский запал. Однако на полноценный роман идей а-ля Достоевский или Томас Манн он откровенно не тянет и потому служить образцом вряд ли может. Но это и не банальная проза художника, которому стало скучно в стенах родного цеха.
Максим Кантор рискнул отложить кисть и взяться за перо отнюдь не из каприза. С первых же страниц понимаешь, что роман создан на каком-то внутреннем нерве, его господствующая интонация - "Не могу молчать!". Так авторы, привыкшие ублажать издателя (а заодно и оптовика), не пишут. В сущности, это памфлет, перчатка, брошенная в лицо публике. Кантор дерзнул поставить под сомнение последние двадцать лет российской истории и обвинил интеллигенцию в конформизме, предательстве своих идеалов и своего народа. Если верить автору, то интеллигентский бог, этот дионисийский Пан с козлиными ногами и сладкозвучной дудочкой, поющей о свободе, умер. И умер он потому, что идеал свободного творчества был попран, а интеллигенция, присягнувшая на верность новому начальству (в романе описан период с ХХVII съезда до 2005 года), усвоила идеологию лавочников, отказавшись от своей исторической роли и тем самым низвергнув себя с пьедестала. Мысль в общем-то не новая. Но высказывается она, как правило, впроброс и в приватных беседах. Делать это публично до сих пор не было принято. А срывать маски так яростно, как это делает Кантор, и подавно.
Максим Кантор сделал невозможное: написал роман-памфлет почти в полторы тысячи страниц
В "Учебнике" читатель встретит много знакомых лиц в самых неожиданных сочетаниях. Вот, к примеру, "ставропольский механизатор" Горбачев и любимец французских левых философ Деррида (кое-кто еще помнит, как он, в начале 90х посетив оплот столичных гуманитариев, назвал Сталина "деcпотом-фармаконом" и наговорил еще массу смешных и остроумных вещей). У Кантора оба они - идеологи философского метода "деконструкции", только один - теоретик, а другой - практик. Вот "молодой человек с мучнистым лицом", Владислав Григорьевич Тушинский - экономист, автор программы "Как нам изменить Россию в 500 дней", той самой, которой так не повезло тогда, в девяностом. Давно ли мы наблюдали его прототипа Григория Явлинского по ТВ на очередных дебатах? Вот известный галерист с модными проектами - и здесь читатель узнает активного деятеля либеральной арт-тусовки, приложившего руку к созданию совсем не либеральной партии (А чего вы хотели? Проект есть проект. Мы, художники, живем по вдохновению.). А вот и западные знаменитости - мыслитель и эссеист Пайпс-Чимни и драматург Дюрренматт. Приехали посмотреть и провести ревизию: в самом ли деле в России теперь все можно? Смотрят западные интеллектуалы на русскую интеллигенцию с благосклонным прищуром, а она, болезная, млеет, как девушка на выданье, стараясь понравиться. Этот комплекс неполноценности - еще полбеды, скромность ведь украшает. А беда в том, что в интеллигентских кругах процветает поразительная узость мысли и откровенная репетиловщина. Так, один из героев, Борис Кузин, признается: "Бой идет беспощадный. Я наотмашь вдарил. Выговорил все - до буквы. Еще никто так уничижительно не говорил о России. Х-хе... Они (славянофилы. - "Итоги") ответили сразу. Таких помоев вылили, только держись. Да, они считают меня врагом почище Чаадаева. И могу сказать прямо, не напрасно считают". Что ж, скромно. Пикейные жилеты у Кантора проводят время жизни за разговорами об "этой стране". Идеи фонтанируют, а их носители смотрятся, увы, фанфаронами и борцами с ветряными мельницами. Перефразируя Шекспира и Фолкнера, можно сказать, что свобода по-русски - это рассказ идиота, полный шума и ярости.
Да, интеллигенция у Кантора выглядит непрезентабельно, как яблоко с червивым бочком. Но роль мальчика для битья, кажется, ей подходит. А обиднее всего то, что ее, гордившуюся свободой и умением говорить тиранам правду, автор обвиняет в элементарном холуйстве. "Луговой протянул свою единственную руку к Кузину, указывая на профессора пальцем, - и лающий голос отчеканил слова приговора: "Вы, лакеи, послужили сколько могли, а теперь получили расчет... Вы работали пропагандистами, вас взяли на должность агитаторов, вы исправно служили, и я платил вам недурно. Губу-то раскатали, верно? А теперь работа закончилась. Больше подачек не будет, хватит. Пошел вон, мерзавец. Вон отсюда, холоп". Интеллигент у Кантора - не властитель дум, как ему положено, а именно лакей, которого время от времени выгоняют, и он идет искать себе нового хозяина. В 90е он перенял у новых господ барскую чванливость и брезгливость, стал охранителем мещанства и превратился в "образованца", как сказал бы Александр Исаевич.
Достается от Кантора и правозащитникам. "Находясь там, при кормушке, при гранте, при фонде - разве диссидентствовали они против тех, кто их кормит? ...Кто-нибудь высказался против бомбардировки Сербии? За суверенитет Ирака кто-нибудь вступился? Не бомбите страну, которая вам ничего не сделала, не убивайте невинных людей! Как, вышли на площади?.. Да, тут тонкость, конечно, - неловко несколько получается. Дяденьки тебе стипендию платят за инакомыслие против России, а ты им - обвинение: бац! Трудное положение".
Книга Кантора рисует перед нами духовное обнищание и очередное историческое поражение русской интеллигенции. Первое, помнится, зафиксировали еще участники сборника "Вехи", в 1909 году. "Духовная педократия", "нигилизм без веры"... Тогда "веховцы" сказали горькую правду об интеллигенции, как сегодня это делает Кантор. И тоже вызвали бурю возмущения. А были, кажется, правы. Ведь это интеллигенты в 1917м элементарно проморгали страну, не узнав грядущего Хама. Интеллигенция - enfant terrible русской истории, который когда-то веровал в классовую теорию и революцию, а потом так же истово уверовал в монетаризм и глобализацию, проявив все качества подростка: наивность, самоуверенность и моральную шаткость. Дежавю... Надо еще сказать спасибо, что пока не появились новые Ленин с Троцким. В общем, называя вещи своими именами, придется констатировать, что Максим Кантор прилюдно высек все интеллигентское сословие, чего и не простили ему некоторые критики. Впрочем, учитывая, что автор и сам относится к этому сословию, а книга частью наблюдателей принята на ура, можно считать, что интеллигенция сама себя высекла. И уж коль скоро она оказалась в положении Васисуалия Лоханкина, следует задаться вопросом: "А может, так и надо? Может, в этом и состоит великая сермяжная правда истории?"